Дикие поля и татарские перелазы

В ханствах и ордах, княжествах и племенах, на которые распалась Золотая Орда, в большей или меньшей степени утвердилась набеговая экономика. Более сильные правители прибегали к различным формам государственного «рэкета» в отношении оседлых стран, земель и городов. А их подданные и более слабые правители прибегали к бессистемному вооруженному грабежу оседлого населения постордынского пространства в форме сезонных набегов.

Первых успехов в защите своих земель от набегов с юга Москва достигла в правление «государя всеа Русии» Ивана III Великого (1462–1505). До того великие князья владимирские и московские не вступали в земли южнее Оки, находившиеся под непосредственным ордынским управлением. По мере ослабления Орды первоначально в борьбу за эти земли вступили великие князья литовские и великие князья рязанские. Но при Иване III под власть Москвы перешли княжества верховьев реки Угры («верховские княжества»), а следом и вся Северская земля, включая Чернигов. Среди причин их перехода из-под власти великих литовских князей под власть их московских соперников историки называют и большую мобилизационную готовность, и мобильность конных московских ратей при оказании помощи в обороне «польских» («от польской украины») земель от татарских набегов и вторжений.

При Иване III начала формироваться так называемая Береговая служба, когда все расписанное по полкам войско по весне выводилось на берега Оки и до осени сторожило южный рубеж страны. Полевая армия («рать», «войско», «полки») выдвигалась на прикрытие юга в наиболее удобный для вторжений кочевников сезон, но только в те годы, когда страна не вела войну на западе или северо-западе. Войска несли службу в сторожах и разъездах, чтобы перехватить татарские набеги и как минимум не допустить переправы кочевников на северные берега Оки и Угры. К югу от этих рек в случае набега отряжались легкие воеводы с наиболее мобильными сотнями дворян и детей боярских.

Через несколько десятилетий после распада в 1502 году Большой Орды на ее бывших землях по Среднему и Нижнему Дону, Северскому Донцу и Средней и Нижней Волге главным образом из беглых людей Великого княжества Московского начало складываться вольное русское казачество. В низовьях Днепра протекали схожие процессы, но, в отличие от русского, украинское казачество формировалось при активном участии польско-литовских магнатов. Если русские казачьи объединения стали называться по рекам, в бассейнах которых они жили, то вольные казаки Великого княжества Литовского и Королевства Польского создали организацию Войска Запорожского — по главному своему центру в низовьях Днепра. Однако устойчивого названия для будущих запорожцев до начала XVII века еще не существовало. Русские люди называли их «королевскими казаками», «литовскими казаками», «днепровскими казаками», «запорожскими черкасами» и просто «черкасами».

Именно последнее название и закрепилось за казаками, а следом и за всем православным населением украинских земель Речи Посполитой, которые после Люблинской унии 1569 года в рамках объединенного государства перешли из состава Великого княжества Литовского в Польское королевство. Уже основатель Запорожской Сечи, православный литовский магнат князь Дмитрий Иванович Вишневецкий со своим отрядом послужил Ивану Грозному. С тех пор отряды украинских казаков — «черкас» неоднократно выезжали на русскую службу и присягали русских царям. Особенно усилился приток эмигрантов из соседней державы, когда на фоне Брест-Литовской церковной унии 1596 года и католической контрреформации Речь Посполитую начали сотрясать внутренние казачьи войны. Группы служилых черкас входили в состав воинских контингентов многих южнорусских городов.

Дальнейшему снижению угрозы со стороны кочевников, и Крымского ханства в первую очередь, способствовала масштабная правительственная программа строительства городов-крепостей и объединение отдельных засек к югу от Оки и Угры в единую систему — Большую засечную черту (XVI век). Возведение новых «украинных» («от польские украины») и «польских» («от поля») городов преследовало две цели. Во-первых, это были форпосты, на которые опиралась организация станичной и сторожевой службы — система раннего предупреждения о нападении степняков, которую правительство отодвигало все дальше в степь. Во-вторых, многие южные города строились как центры новообразованных уездов осваиваемых сельскохозяйственных угодий.

В основе русской колонизации Черноземья служилыми и тяглыми людьми лежала неосвоенная земледельцами степь — «дикие поля». Промежутки между составлением земельных кадастров, на основе которых население платило налоги, достигали нескольких десятилетий. После каждой такой фискальной фиксации доходов население пограничных с «Полем» волостей, станов и уездов с удвоенной энергией принималось расширять свои сельхозугодья, заводя на «ничейной» территории «диких поль» новые пашни, покосы, «бортные ухожеи», «рыбные ловы», «бобровые гоны». При следующем земельном описании присланные из столицы чиновники составляли перечень всех выявленных ими новых доходов населения с земель, тем самым отодвигая все далее на юг пределы Российского царства.

Крымские татары оставались смертельно опасной угрозой для Русского государства до самого конца XVI века. Острота этой угрозы несколько снизилась только после поражения войск хана Гази-Гирея II под Москвой в 1591 году.

Через некоторое время оказывалось, что административный центр уезда давно уже не является его географическим центром. Такие «беременные» уезды порождали новые административные единицы, а когда эти земельные приращения отмежевывались, на них строился новый город. В него присылались сменные воеводы, укомплектовывались постоянные контингенты так называемых «приборных» ратных людей городовой службы: стрельцов, казаков, пушкарей, затинщиков, воротников. С оформлением нового уезда формировалась и городовая сословная корпорация служилых землевладельцев — служилый «город».

В период Смуты вся система охраны и обороны южных рубежей России рухнула. Работы по ее восстановлению были начаты только правительством патриарха Филарета Никитича. Еще на рубеже XVI–XVII веков правительство призывало в полки из южных городов дворян и детей боярских, а в исключительных случаях — и ратных людей городовой службы. Но в условиях разорения Смуты число служилых людей, способных «подняться» на полковую конную службу со своих поместий и вотчин без финансовой поддержки правительства, катастрофически упало. Ближайшей целью правительства стало восстановление сожженных городов и острожков, всей системы охраны и обороны степных границ.

Несколько новых острожков для защиты населения от набегов татар, ногаев и черкас появились еще на завершающем этапе Смуты и в первые послесмутные годы. Причем появились без помощи центрального правительства, невзирая на запрет частного крепостного строительства в России, силами местных землевладельцев — включая царских родственников (мать первого царя из новой династии, великую иноку Марфу Ивановну, и его дядю, боярина Ивана Никитича Романова) — и земледельческого населения их поместий и вотчин. Первым в 1614 году, на следующий год после венчания Михаила Федоровича на царство, срубил вокруг своего вотчинного села острог Романов (Романово городище, Романов-в-Степи) Иван Никитич. Этот острог был сожжен запорожцами гетмана Конашевича-Сагайдачного в 1618 году, но вскорости восстановлен и позже вошел в систему Белгородской черты. Следующим оказалось село Доброе, поделенное к 1615 году на жеребьи между вотчинниками — московскими Новоспасским и Чудовым монастырями и Иваном Гавриловичем Бобрищевым-Пушкиным.

Последний и срубил вскоре после 1615 года на своем жеребье острог Добрый (Добринское городище, Доброе городище), где могли укрываться не только его крестьяне, но и крестьяне монастырских жеребьев и тянущих к селу деревень. В 1646–1647 годах Добрый был отписан в казну и преобразован в уездный город. В 1622–1623 годах в дворцовом селе Троицком по прямому указанию матери царя, Марфы Ивановны, «зарубили» крепость — Троицкий острог (Троицк).

Тогда же по решению монастырских властей срубили острог вокруг Лебедянского Свято-Троицкого монастыря (Новой Яблоновой поляны, Троицкой Яблоновой пустыни). В начале 1620-х был возведен острог в Чернавске, к 1626 году — острог вокруг Красной Слободы (Краснослободск), к 1627 году городом Наровчатским Городищем (Наровчатовским острогом, Наровчатским, Наровчатым) стало одноименное бывшее село.

Вступая в 1632 году в Смоленскую войну с Речью Посполитой, правительство патриарха Филарета рассчитывало на относительную безопасность своего южного фланга, не ожидая крупного вторжения кочевников. Казалось бы, для этого имелись все условия. Во-первых, действовал недавно подписанный договор с Крымом. Во-вторых, с османским султаном Мурадом IV, сюзереном крымского хана Джанибек-Гирея, были достигнуты договоренности о военном союзе и одновременном выступлении против Речи Посполитой. Султан даже прислал хану грамоту с указанием о нападении на Речь Посполитую. Москва имела все основания рассчитывать, что все это по крайней мере удержит крымчаков от вторжений на Русь, пока русские войска будут возвращать утраченные в Смуту города и земли. Однако получив от польского короля более богатые «упоминки», чем от российского правительства, Джанибек-Гирей ослушался указа султана и разрешил крымской аристократии организовать большой поход на Русь.

Неудача в Смоленской войне вынудила Россию взять таймаут на западе и сконцентрировать свои силы на границе «диких полей», дабы гарантировать свой южный фланг от повторения стратегической неудачи 1632–1634 годов. От Поляновского вечного мира 1634 года до начала новой войны с Речью Посполитой в 1654 году Россия располагала двумя десятилетиями мира на западе, нарушаемого состоянием перманентной войны на протяженных степных границах.

Активное строительство городов «на Поле» возобновилось сразу после Смоленской войны и активно продолжалось весь XVII век. Крупнейшие города-крепости будущей Белгородской черты были возведены еще в предыдущем столетии — Воронеж (1586) и Белгород (1593). Но они стояли на реках и не перекрывали водоразделов, по которым проходили степные шляхи — традиционные пути татарских набегов. Также на реках были построены Романов (1614) и укрепления основанного донскими казаками Борщева монастыря (1615). Шляхи были надежно перекрыты лишь с возведением укреплений черты, соединявшей города системой «жилых» и «стоялых» городков и острожков. «Жилыми» назывались дерево-земляные укрепления с постоянно проживающим в них гарнизоном. Укрепления со сменными гарнизонами, которые несли в них службу либо постоянно по вахтовому принципу, либо только в теплый сезон и «по татарским вестям», назывались «стоялыми».

Первым решено было возвести город на Урляповом городище, который собирался, но не успел поставить Борис Годунов для перекрытия Ногайского шляха между реками Воронеж и Цна, для консультаций в Разрядный приказ вызвали московского дворянина Григория Федорова сына Киреевского, данковского дворянина Михаила Иванова сына Спешнева и воронежского сына боярского Ивана Носа. Все трое хорошо знали и местность, и планы царя Бориса Федоровича относительно крепости.

Так следом за городами двинулись на юг и оборонительные линии. Традиции их строительства были наработаны в XVI веке в легко преодолимых татарской конницей верховьях Угры и других притоков Оки и не прикрытых крупными реками рязанских земель. Этот опыт был перенесен вначале к югу от Оки (от «Берега») в виде Тульских засек, объединенных к концу столетия в единую Большую засечную черту. Последняя представляла собой единую систему сплошной линии лесных засек, укрепленных в местах проезда рублеными острожками.

Следующим шагом и стала Белгородская черта XVII века — еще более масштабная система обороны, которая смогла перекрыть все огромное лесостепное пространство от Днепра до Волги и заволжских степей. Выйдя из зоны лесов, российские и наемные иноземные фортификаторы были вынуждены опираться уже не на засеки, а на копание рвов и насыпание валов в таких масштабах, которые сопоставимы лишь с Великой Китайской стеной и римским лимесом.

Оборонительные линии теперь представляли собой «ожерелье» из острожков, «нанизанных» на сплошную линию засек и валов. Рвы и валы с надолбами тянулись от одного лесного массива до другого, где они переходили в засеки, а на другом краю массива — опять в дерево-земляные укрепления. Любые проходы в оборонительной линии оборудовались в виде фортов и бастионов — «городков» и «острожков», как называли их русские люди XVII века. Теперь их строили не только в местах проезда через черту, а и на определенном расстоянии друг от друга в качестве опорных пунктов.

Для наполнения минимально необходимых для защиты города или острожка гарнизонов правительства Михаила Федоровича, а позже и Алексея Михайловича вынуждены были дробить в массе своей и без того небольшие гарнизоны городов «от польской украины». Из-за острой нехватки ратных людей при строительстве Козлова (1635) и Тамбова (1636) правительство пошло на беспрецедентный шаг и официально запретило на территории этих новообразованных уездов сыск беглых, подобно тому как это было в землях Войска Донского. Массы беглых холопов и крестьян устремились на эти земли записываться в ратные люди. Это вызвало многочисленные жалобы помещиков и вотчинников, и более таких опытов правительство уже не ставило. Однако цель — заселение и организация территориальной обороны Козловского и Тамбовского уездов — была достигнута.

Поначалу безымянный город Козлов возвели чуть выше Урляпова городища по течению Лесного Воронежа на месте деревни первопоселенца крестьянина Семена Козлова. Козловский вал небывалой еще протяженности в 28 км положил начало возведению Белгородской черты. Остатки рвов и валов Козловской крепости (ныне город Мичуринск Тамбовской области), как и следы большей части Козловского вала с 71 бастионом (земляным городком) сохранялись до второй половины XX века.

При строительстве в 1636 году Тамбова («Тонбова») его почти сразу же соединили с Козловским валом засекой, которую повели и в другую сторону, на северо-восток от города. В 1647 году Тамбовскую засечную черту частично заменили, частично дополнили такими же валом со рвом, фортами и бастионами, как на Белгородской черте. Тамбовскую черту продолжили Керенская (между 1636 и 1639 годами), Верхнеломовская (1636) и Нижнеломовская (1636) черты, которые составили единую оборонительную линию до берегов Волги.

К западу от Козлова в 1637 году возводятся города Верхососенск, Усерд, Царев-Алексеев и Яблонов, на следующий год — Короча, а в 1640 году — Вольный курган и Хотмыжск. Хотя начало Белгородской черте положил ее Козловский участок, масштабность работ вокруг Яблонова была такова, что в документах конца 1630-х — 1640-х годов встречается именование всей черты Яблоновской.

При слиянии речек Демшинки и Излегощенской Вершины в 1637 году был построен стоялый Демшинский острожек, который весной 1684 года сделают жилым Демшинским городком (Демшинском), поставив в нем постоянный гарнизон. Ныне это село, рядом с которым хорошо сохранился вал Белгородской черты.

Взятие донскими казаками турецкой крепости Азов в 1637-м и его героическая оборона в 1638–1641 годах от турецких и крымских войск всколыхнули всю страну. За эти годы набеги и вторжения кочевников в южные уезды ослабли, что позволило в кратчайшие сроки и с наименьшими потерями возводить новые города, рыть рвы и валить валы черты. Оборону Азова, как и возведение Белгородской черты, русские люди самых разных сословных групп восприняли как свое кровное и в то же время общенародное дело.

Именно такое видение, которое разделяли все основные сословные группы московского общества, продемонстрировал и Земский собор 1642 года о принятии у донских казаков Азова. Различные группы участников Собора представили свои ответы на поставленные правительством вопросы — не только о самом Азове (от которого решено было отказаться, чтобы избежать неминуемой войны с Турцией), но и об организации обороны юга России. Эти представления явно внимательно изучались членами правительства. Отзвуки решений Собора 1642 года слышны в преамбуле к проекту нововенчанного царя Алексея Михайловича на первый год его правления (1645 — начало 1646 года). Крым в этом тексте выглядит совершенно недоговороспособной стороной: «Токмо един от бусурман крымской царь не может ни с которым государем совершенного мира и любви имети, правды ся не держит и на шерти своей никогда не стоит. И великому государю нашему ево царскому величеству и всему ево государству и всем православным христьяном хищник. И от такова хищника с той стороны надобе всегда быть опасну и люди держать поготову».

Уже в апреле 1642 года, через несколько месяцев после Собора, поселенных в селе Костенках черкас написали в драгунскую службу. Новоиспеченные костенские драгуны должны были своими силами возвести в селе острожек и нести гарнизонную и сторожевую службу с карабинами и долгими пищалями. Для этого они получили по казенной лошади и по пять рублей, а также их пожаловали всеми пашнями, которые они вспашут, и всеми покосами, что они укосят. А когда черкасы «драгунского строя» взбунтовались и ушли со службы, на их место в Костенки из Воронежа и других «польских» городов срочно прибрали 144 служилых человека, которых записали детьми боярскими «драгунского строя». Наконец в 1644 году Костенский острог был построен.

Вооруженные силы Русского государства как в позднее Средневековье, так и в раннее Новое время состояли из собственно армии (войска) и сил и средств территориальной обороны — различного рода и уровня крепостей и людей «городовой службы», то есть тех, кого в обычных условиях ведения войны редко или вообще никогда не мобилизовали в действующую армию («на полковую службу», «в полки»). Гарнизоны больших и малых крепостей — городов, укрепленных монастырей и острожков — составляли служилые люди «по прибору» или записанные по тем или иным причинам в городовую конную или пешую службу служилые «по отечеству», а также монастырские слуги и служки. Помимо больших и малых крепостей с их служилыми людьми, к средствам территориальной обороны относились различного рода оборонительные линии.

Они представляли собой системы засек с заповедными лесами и различными дерево-земляными укреплениями в безлесном пространстве лесостепи или в местах стратегических переправ: валами, рвами, эскарпами и контрэскарпами, надолбами, частоколами и так далее. Караулы на засеках несли выборные люди из тяглого местного населения, в первую очередь из крестьян. Защита всех укреплений, помимо служилых людей городовой службы и монастырских слуг при укрепленных монастырях, возлагалась и на местное тяглое население. В этих воинских повинностях продолжала жить средневековая и даже дофеодальная традиция народных ополчений.

Все сельское население, чьи угодья входили в состав уезда, расписывалось по охраняемым и защищаемым участкам, куда должны были явиться «оружно» при поступлении «вестей с поля». На ближние сторожи пограничные воеводы высылали разъезды в несколько всадников. Организация дальних сторож лежала на воеводах таких крупных по местным меркам городов, как Воронеж, Белгород и Старый Оскол. На них службу несли станичники и сторожевые казаки. Такая сторожевая станица возглавлялась станичным головой из местных детей боярских или атаманом. Станицу под их командованием составляли есаул, вож и несколько станичных ездоков. С завершением строительства Белгородской черты значение тяжелой станичной и сторожевой службы падает и сторожевые станицы расформировываются.

В том же году при впадении речки Ольшанки (Камышенки) в Тихую Сосну воевода Ф. Ю. Арсеньев на древнем городище срубил крепость Ольшанск, использовав в качестве фундамента остатки белокаменных стен хазарской крепости. Ныне это село Верхний Ольшан Острогожского района Воронежской области, в котором сохраняются остатки земляной крепости 1744 года, насыпанной по периметру сгнивших деревянных укреплений XVII века.

Начало возведения Белгородской черты было организовано правительством Ивана Борисовича Черкасского и Федора Ивановича Шереметева. Ни смерть князя Черкасского в 1642-м, ни отход от дел в 1646 году его товарища и преемника престарелого Шереметева и приход к власти фаворита юного царя Алексея Михайловича боярина Бориса Ивановича Морозова не изменили стратегии наступления на Поле. Наоборот, усилия правительства по колонизационному освоению «диких поль», отодвиганию в степь и укреплению южных рубежей страны только нарастали.

В 1644 году Белгородская черта дотянулась до Карпова сторожевья, где дважды собирались возводить город ранее — при Федоре Ивановиче и в 1636 году. Это сторожевье XVI века располагалось на высоком холме над рекой Ворсклой и над старой посольской дорогой из Путивля. Первый Карпов, построенный в 1644 году, был «стоялым» острогом с временным сезонным гарнизоном. Но в 1646 году крепость перестроили, расширили и обеспечили постоянным гарнизоном для контроля за 24-километровым участком черты. Ныне место существования крепости обозначают села Яковлевского района Белгородской области, бывшие когда-то городскими слободами: Казацкое, Драгунское, Стрелецкое, а также памятный знак на городище.

Прохождение черты через Усмань и строительство в июне — октябре 1645 года здесь города стало следствием «инициативы снизу». После очередного татарского набега уцелевшее население в январе 1645 года «било челом» о построении в их стане крепости. Следы ее ныне скрыла городская застройка, но восточная часть вала Усманьского участка хорошо сохранилась и отмечена памятным знаком. Весной 1646 года под Воронежем на черте для контроля за переправой через реку Усмань и 28-километровым Орловским участком Белгородской черты поставили Орлов городок (Орлов). Летом в окрестностях Белгорода срубили Болховец (Болховой). Эта крепость при впадении ручья Болховой Колодезь в реку Везеницу контролировала участок черты в 11 км. Сегодня следы ее скрыты под городской застройкой окраины Белгорода, но сохранились остатки вала Болховецкого участка черты.

В мае — июне 1648 года на черте возвели крепость Коротояк, а недалеко от него, на берегу Дона у «татарских перелазов» — Урыв. Ныне это село Урыв-Покровка, в центре которого сохранились остатки вала Белгородской черты.

Намеченное еще в 1636 году строительство крепости на Острогожском городище смогли реализовать лишь в 1652-м. Городище располагалось на реке Тихой Сосне при впадении в нее речки Острогощи, и новая крепость Острогожск позволяла контролировать движение по Кальмиусскому шляху. Сейчас единственным напоминанием о той эпохе являются остатки вала у села Волошина.

Самым западным участком Белгородской черты стал Олешнинский, с жилым острогом на черте — Олешней (Олешанским) и стоялым острогом за чертой — Ахтыркой. Эти земли без городов были захвачены не то Речью Посполитой, не то ее магнатами в период Смуты. Позже московским дипломатам удалось доказать, что поляки построили свои замки на российской земле, которая не была уступлена Речи Посполитой ни по Поляновскому вечному миру (1634), ни по Деулинскому перемирию (1618). По пограничному размежеванию 1647 года территория была передана России, а оба города эвакуированы — на их местах и были возведены эти русские крепости (ныне территория Украины).

Позже всех прочих крепостей, в 1662 году, на черте был построен город Белоколодск — на месте села Белый Колодезь под Воронежем. Уже в середине XIX века единственным напоминанием о бывшей крепости были несколько сохранявшихся у мельницы чугунных пушек.

В 1646–1653 годах отдельные валы, рвы, засеки и острожки объединили в единую оборонительную систему Белгородской черты. Хотя возведение ее укреплений продолжалось до 1658 года, как единая фортификационная система она функционировала уже к 1653 году. Черта стала не просто серьезным препятствием на пути вторжений кочевников на Русь, но и обеспечила стратегическое преимущество России, развязав руки ее правительству на южном фланге для проведения активной внешней политики на западном и северо-западном направлениях.